Основываясь на "Новом Завете", мы можем заключить, что эта новая ритуальная практика в целом повторяла ту, что ей предшествовала, хотя отдельные традиционные моменты оказались оттесненными на задний план, другие, наоборот ,получили особое, ранее им не свойственное значение.
В первую очередь, это относится к образу "царя-пастуха". В целом, персонаж "Нового Завета", выполняющий эту ритуальную функцию, соответствует архаическому прообразу; точно так же, как и шумерский Думузи, он одновременно и царь, наделяемый всеми принятыми у евреев царскими титулами - "помазанник", "сын Давида", "сын Бога", и человек принципиально незнатного происхождения, человек "с периферии", из захолустного Назарета. Но собственно "пастушеские" черты этого персонажа отошли в прошлое. Какие-то воспоминания о них в "Новом Завете" сохраняются - например, сообщение о поклонении пастухов новорожденному Иисусу. Зато появляется новый мотив - добровольная готовность послужить "общему благу", которой Думузи, как мы помним, отнюдь не проявлял; этот мотив появляется как следствие разумного приспособления к конкретным историческим условиям, - ритуальное убийство без согласия жертвы было весьма затруднительно на территории, где действовали римские законы. Однако добровольное согласие жертвы отнюдь не означало того, что инициатива с самого начала исходила с ее стороны, поскольку предложения определенного рода возможны только при наличии уже существующего спроса. А "спрос" был, и достаточно большой. Судя по размаху осуществленной "мистерии", новая ритуальная организация имела много приверженцев.
Обратимся к фактам. Ритуальный царь так или иначе, но должен некоторое время "царствовать", иначе приносить его в жертву будет, попросту говоря, неинтересно (см. выше миф о Думузи). При наличии двух факторов - римской администрации и настоящего царя - проделать церемонию символического воцарения "сына Давида" было бы невозможно без тщательной подготовки и большого числа участников. Евангельский текст прямо показывает, что оба этих условия были соблюдены - перед торжественным вступлением в Иерусалим Иисус посылает своих учеников за ослом, на котором ему предстоит ехать, указывая им конкретное место, где он находится, и условную фразу, которую надо сказать тем, кто его охраняет. Ученики выполняют его указания, причем люди, которые спрашивают у них, зачем им понадобился осел, остаются вполне удовлетворены ответом "Он нужен Господу" (Матф.21,1-6, Мк.11,1-6. Лук.19,29-35), - если бы все не было согласовано заранее, подобная реакция вряд ли бы имела место. При въезде в город Иисуса встречает толпа людей с пальмовыми ветвями, которые провозглашают его царем и устилают дорогу перед ним своими одеждами (Матф.21,8-9, Ио.12,12-13). Понятно, что это не какие-то зеваки, бог весть с чего провозглашающие царем человека, который ни по происхождению, ни по реальной политической власти не имел и тени возможности добиться престола, а люди посвященные, прекрасно знающие, о какого рода "царствовании" идет речь. Они же несомненно принимали участие и в наведении порядка в иерушалаимском Храме: когда Иисус опрокидывал столы менял и изгонял из храма всех продающих и покупающих (Матф.21,12-13, Мк.11,15), он явно нуждался в поддержке не менее трех десятков хорошо организованных и физически крепких людей, без которой опрокидывание столов менял, а на них, по-видимому, находились деньги и, надо полагать, немалые, вряд ли представимо. Естественно, тщательно продуман был и такой принципиально важный обряд, как "пасхальный ужин". Мы видим, как Иисус снова дает ученикам конкретные указания - как найти дом, в котором для них будет приготовлена большая, "устланная" горница, какую условную фразу сказать хозяину дома (Мк.14,13-16, Лук.22,8-13). Ученики, отправившиеся выполнять эти указания, находят все в полном соответствии со словами учителя.
Одним словом, мы видим, что роли тщательно распределены и разыгрываются без малейших шероховатостей. Но в чем же главная цель всего этого "действа"?
Во время "пасхального ужина" Иисус предлагает ученикам символически отведать своей плоти и также символически испить своей крови (Матф.26,26-28, Мк.14,22-24,Лук.22,19-20). В рамках традиционной схемы "учитель-ученики" такое предложение прозвучало бы довольно странно. Попробуем представить себе, к примеру, Сократа, предлагающего, пусть даже и символически, своим ученикам в качестве пищи - себя) - и, несомненно, было бы отвергнуто. С точки зрения традиционного иудаизма, мысль о том, что царь из рода Давида может быть съеден (условно или нет - не имеет значения), представляет из себя просто невообразимую дикость. Однако учеников Иисуса, как мы видим, подобное предложение нисколько не удивляет, и они следуют ему без колебаний. А это может означать только то, что идеи определенного рода ими усвоены достаточно хорошо.
Что это за идеи, нам уже в общих чертах известно. В "Евангелии от Иоанна" мы находим следующую формулу: "если не будете есть плоти сына человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни" (Ио.6,53). Ниже уточняется, что имеется в виду под словом "жизнь" - физическое бессмертие. Предки евреев ели в пустыне манну и умерли, тот же, кто ест плоть сына человеческого, не умрет вовек (Ио.6,5
. Эта формула звучит слишком решительно, чтобы понимать ее как метафору, да и непонятно, метафорой чего она могла бы являться. Зато если понимать ее буквально, она становится ключом к некоторым событиям, последовавшим за "пасхальным ужином".
Большую роль в этих событиях играет персонаж, до сих пор державшийся в тени, - Иуда. Его роль достаточно интересна: с одной стороны, все евангелия характеризуют его как предателя, с другой стороны - непонятно, в чем, собственно, это предательство заключается. Он вроде бы сообщил "первосвященникам и старейшинам народным", где находится Иисус, - но тот и не думал скрываться, о чем заявляется с предельной ясностью (Матф.26,55, Мк.14,49, Лук.22,52-53); говорится также, что, поцеловав Иисуса, Иуда вроде бы помог его опознать, но тут же рядом выясняется, что все пришедшие за Иисусом видели его неоднократно и, следовательно, должны прекрасно знать, как он выглядит (ibid.), - впрочем, в "Евангелии от Иоанна" Иисус сам спрашивает у стражников, кого они ищут, и, услышав ответ "Иисуса Назорея", прямо называет себя (Ио.18,4-5). Подобные несоответствия иногда ставят в тупик исследователей "Нового Завета", однако они только кажущиеся - Иуда на самом деле является предателем, но предателем ритуальным, "истинным виновником", вариантом упоминавшегося выше Локи. То, что его предательство имеет исключительно ритуальный характер, подчеркивается постоянно: объявив, что предаст его тот, кому он протянет кусок хлеба, омоченный в вине, Иисус протягивает его Иуде (Ио.13,21-26); ни один из учеников не предпринимает попыток обезвредить прямо указанного им предателя, что было бы трудно представить, если бы они не знали заранее, что "предательство" должно иметь место; далее, Иисус прямо велит Иуде пойти и предать его(Ио.13,27); наконец, поцелуй Иуды, ненужный для опознания и непонятный психологически, если бы речь шла об обычном предательстве, без труда находит объяснение, рассматриваемый как часть ритуала, - Иуда по отведенной ему роли берет всю вину на себя и, будучи "виноватым", "просит прощения". На этом его роль заканчивается, и в действие вступают другие персонажи.
При задержании Иисуса, согласно "Евангелию от Иоанна", происходит любопытная сцена - когда пришедшие за ним заявляют, что ищут "Иисуса Назорея" и слышат ответ: "Это я", они отступают назад и падают на землю (Ио.18, 3-6). Подобное поведение в подобных обстоятельствах на первый взгляд может показаться странным, однако странного в нем нет ничего - с "царем" так и полагается обращаться: перед тем как "предъявить ему счет", надо оказать ему последние почести. Потом уже можно вспомнить и про "вину" (примерно того же рода, что и "вина" Думузи, о которой речь шла выше), - оказывается, это сам Иисус вообразил себя "царем" и "сыном Бога", "возомнил о себе" и, следовательно, теперь должен быть наказан. Конечно, для римской администрации в лице Понтия Пилата подобная "вина" никак не может служить поводом для смертного приговора, однако благоразумие требует того, чтобы все было сделано руками римлян, поэтому в действие вводится такой "решительный аргумент" как толпа, скандирующая: "Распни!". Надо думать, эта "вспышка негодования" выглядела не менее убедительно, чем "взрыв ликования" при "царском въезде" - как мы уже отмечали выше, новая ритуальная организация имела много приверженцев.
Следует обратить внимание на один момент, который обычно вызывает недоумение у исследователей. "Пасхальный ужин", на котором символически поедались плоть и кровь Христа, пасхальным, собственно говоря, не был, поскольку имел место на день раньше, чем полагается. Для последовательных "ритуалистов", какими являются участники евангельского действа, подобная небрежность представляется странной. Однако, может ли тут идти речь о небрежности? Ведь вслед за символической трапезой происходит совсем не символическое убийство ("заклание пасхального агнца", как оно метафорически определяется в христианской традиции), приходящееся как раз на время перед настоящим пасхальным ужином. Неужели те (к примеру, Иоанн Богослов), кто ввели в обиход подобную метафору, забыли следующую существенную подробность: ягнят на пасху резали не для каких-то абстрактных целей, а для вполне конкретной - для ритуального употребления в пищу?
Забыть это они никак не могли, поскольку словосочетание "пасхальный агнец" звучит примерно так же, как "рождественский гусь" - в первую очередь, это название блюда. Что же в таком случае имела в виду указанная выше метафора? И чем занимались члены интересующей нас ритуальной организации в тот вечер, когда все правоверные евреи сидели за пасхальным ужином?
Известно следующее. Некто Иосиф из Аримафеи, "знаменитый член совета" (Мк.15,43) выпрашивает у Пилата тело Иисуса. Заметим, в "Евангелии от Иоанна" большое значение уделяется тому факту, что все кости Иисуса остались целы (Ио.19,32-36) - не потому ли, что ритуальная жертва должна быть лишена изъянов? Согласно позднейшей традиции, тот же Иосиф собирает кровь Иисуса в чашу, идентичную той, что использовалась во время "условного" пасхального ужина предыдущим вечером. Ритуал приближается к своей логической цели; четыре признака указывают теперь на его подлинный, эзотерический смысл: Иосиф Аримафейский, "тайный ученик Иисуса" (Ио.19,3
, - в отличие от явных учеников, апостолов, - во время настоящего пасхального ужина получает в свое распоряжение настоящую плоть и настоящую кровь Иисуса.
Он укрывает его тело в гробнице, которую сам же велел высечь в скале (Матф.27,60); гробница расположена в близлежащем саду (Ио.19,41- 42); когда через день к гробнице приходит Мария Магдалина (одна, если судить по "Евангелию от Иоанна" (Ио.20,15), или с другими женщинами), тела в гробнице она не находит. Некий юноша в белой одежде (Мк.16,5-7) или два мужа в блистающих одеждах (Лук.24,4-7), - может быть, также "тайные ученики Иисуса", - объявляют Марии и прочим женщинам, что Иисус воскрес. Значение формулы "воскрес" уже обсуждалось выше.
Остается сделать некоторые добавления. Если "царь-пастух" сохранил в "новом ритуале" свой статус царя, утратив только пастушеские черты, то его "супруге" пришлось отступить на периферию, - в "новом ритуале" все главные функции выполняют мужчины. Мария Магдалина, играющая основную роль в обряде оплакивания Иисуса и отождествляемая в католической традиции с блудницей, умащавшей ему ноги (Лук.7,37-50), - вот, пожалуй, единственное, что напоминает об Инанне-Иштар, также совмещавшей в себе черты "блудницы" и "плакальщицы". Зато наследие "религии Кроноса" для новой религии пришлось кстати и постепенно вышло на первое место: словосочетание "сын Бога" (царский титул, как уже говорилось выше) дало удобный повод для воскрешения старого мифа об отце, приносящем сына "в жертву", разумеется, самому себе, (см. К Эфесянам,5,2, К Римлянам. 3,25). Одиозная архаичность этого мифа не только не смущает последователей новой религии, но, наоборот, вызывает самый живой интерес. Напротив, миф о воскресении, хотя формально и сохраняется, теряет в "Новом Завете" даже то неопределенно-поэтическое значение, которое он имел раньше. Эта тема уже непонятна и неинтересна - авторы евангелий не имеют и не стремятся иметь даже смутного представления о том, что, собственно, может подразумеваться под "воскресением", - все, что об этом сообщается в евангелиях, напрочь лишено той продуманности и логичности, которая отличает весь предыдущий текст: то говорится, что Иисус, через третье лицо велев апостолам идти в Галилею, явился (или не явился, поскольку часть апостолов в явлении усомнилась) им в Галилее (Матф.28, 16-17); то говорится, что он явился апостолам в Иерушалаиме, что лишает смысла его же повеление идти в Галилею, первоначально какой-то смысл, видимо, имевшее; то говорится, что Иисус явился апостолам в своем собственном облике, утверждая при этом, что он не дух и не привидение, а человек из плоти и крови (Лук.24,36- 43); то он является в облике кого-то другого (Лук.24,15-31, Ио.19,14- 15; 21,1-14), чем совершенно обессмысливает свое же собственное утверждение. Эти и подобные небрежности в трактовке мотива воскресения показывают, что этот мотив окончательно потерял свое символическое значение и деградировал до уровня этиологического мифа, обосновывающего те или иные выдвигаемые апостолами притязания (право на проповедование и т.п.).
Напротив, такие темы как "кровь Иисуса" или "смерть Иисуса" пользуются повышенным вниманием; связанная с ними символика тщательно разрабатывается. Большой интерес в этом отношении представляет "Послание к евреям" апостола Павла, где тот с неподдельным пафосом доказывает преимущество человеческого жертвоприношения перед жертвоприношениями животных (9,13-14,18-26; 10,3-14). Он увлекается настолько, что почти проговаривается: оказывается, смерть, именно смерть, а не жизнь, Иисуса была весьма желательна для всех его "последователей", ибо они получили от него некое наследство по "завещанию", а "где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив" (9, 16-17). Логика вполне безупречная - и именно в соответствии с ней, образ мертвого, распятого на кресте "завещателя" становится центральным и самым заветным символом новой религии.
http://absentis.front.ru/cannib2b.htm
